Ну что ж... А я, пожалуй, начну. Предупреждаю сразу: это глючно... но у меня было плохое настроение. Извините, если что не так.
***
Он сидел на высоком уступе совсем один. Кто-то неслышно подошёл, встал рядом. Сидящий поёжился:
- Не проси.
- Я и не прошу…
- Не начинай снова! – завёлся сидящий, - Задолбали! Не буду, ясно?
- Ясно.
Над ними зависла тишина – долгая и нехорошая, и нарушил её снова сидящий:
- Я просто не пойду. И никто меня не заставит!
Стоящий не ответил. Налетающий порывами ветер трепал волосы собеседников, где-то внизу зло ревело морозно-зелёное море. Уступ, на котором сидел человек, то и дело вздрагивал от ударов рассыпающихся белой пеной валов. Мириады сосулек обрывались с края скалы, мелькали в воздухе сверкающим снежным калейдоскопом – и исчезали в беснующейся воде чтобы через секунду вернуться в виде заледеневших брызг.
- Ты просто не понимаешь, - неохотно нарушил молчание сидящий, - Ты не представляешь, как мне это надоело. Чёрт, они все…
- Не чертыхайся, - одёрнул собеседник.
- Не буду… А ты вообще представляешь: они все говорят: «Не люблю новый го-о-од», «Ненавижу этот пра-а-аздник»… А меня кто-нибудь спросил? Люблю я его или нет?
- А ты не любишь? – без малейшего удивления уточнил стоящий.
- Терпеть ненавижу! – сидящий обернулся, посмотрел прямо в глаза собеседнику, - Сколько мороки с ним – и ради чего? Кому это вообще надо?
- Детям, - стоящий пожал плечами. Сидящий горько усмехнулся:
- Да полно тебе. Детям… Пока они маленькие, они ничего не понимают. А после – просто рады шансу не спать ночью, да ещё и получать подарки…
- Николай, - начал было оппонент, но поименованный резко взмахнул руками:
- Господи, да что – Николай?! Зачем это надо, кому? И сколько можно, в конце концов? Достало меня, достало, ясно?
- А меня, думаешь, не достало? – неожиданно резко возразил стоящий, - Или на мне меньше твоего ездят? Мне – легче, да?
Сидящий торопливо опустил голову – и не ответил. Над спорщиками снова повисла тишина. Тягучая, выжидающая, которая говорит больше, чем любые слова. Наконец, не выдержав молчания, сидящий осторожно скосил глаза на молчаливого соседа. Он ожидал встретить укоряющий взгляд, но стоящий смотрел куда-то вдаль, в небо. Туда, где чёрные крылья морской чайки делили небосклон на два цвета – аквамариновый и изумрудно-жёлтый… Постепенно небо становилось всё темнее, жёлтый уступал место зелёному, аквамарин менялся на индиго… Ждать больше было некогда.
- Значит, - подал голос стоящий, - ты всё решил?
Его собеседник вздрогнул, чуть заметно поёжился, но ответил уверенно:
- Да.
- Хорошо. Тогда я всё отменю.
- То… То есть как? – ошарашено переспросил Николай.
- Так, - пожал плечами его собеседник, - Отменю праздник – и всё. Это, знаешь ли, в моей юрисдикции.
- Но… Как же…
- Как же – что? Ты сказал, что тебе надоело. Что ты хочешь уйти от людей. Так что же я сделаю? Силой тебя заставлять, что ли?
- Но… - сидящий растерянно оглядывался, словно искал поддержки – у моря, улетевшей чайки – хоть у кого-нибудь, - Нет, ну так же нельзя. Есть же другие…
- Кто «другие»? Николай, ты в своём уме? Нет других, и ты это знаешь не хуже меня. Санта Клаус, Пер Ноэль, Зимник, Дед Мороз, как тебя там ещё зовут? Это всё – ты, святой Николай. Не будет тебя – не будет и их…
- Гос-по-ди… - чувство долга, раскаяние и жалость к себе знойным маревом затопили рассудок сидящего. Он всё понял – и он сдался. Он был обречён. На неверие людей, на их жадность, на склоки и раздоры, которые накапливаются к концу года и которые он опять беспрекословно примет на себя. И нигде, ни здесь, на краю мира, ни в какой-нибудь заброшенной хижине в глухом лесу не спрячется он от того мешка, который взвалил себе на плечи, ибо слова «богом забытое место» - это всего лишь слова.
Он с минуту сидел, закрыл лицо руками, а потом встал.
- Хорошо, - просто сказал он, - Тогда мне пора.
И он ушёл – исчезая, изменяясь, множась на тысячу отражений. А Бог смотрел ему вслед…